– Договорились, – процедил Рябцев. – Больше Вика к тебе не придет.
– Твоя жизнь меня не касается. Но я бы, Рябцев, на твоем месте подумал, стоит ли вообще иметь жену. Мне тошно смотреть, как люди заводят семью только для того, чтобы разрушить ее и сломать жизнь не только себе, на что каждый имеет право, но и другим, право на что им никто не давал. Так поступают мрази.
Больше Рябцев не мог терпеть. Заносчивый ублюдок, решивший, что он умнее всех.
– Слышь, ты! – взревел Рябцев, толкая ладонью Бегина в грудь. Тот устоял. – Я тебе еще раз говорю, за языком своим драным следи! Кто ты вообще такой, чтобы всю эту херь мне тут прогонять?! Что ты лезешь не в свои дела? Какое право ты имеешь мне, взрослому мужику, лекции читать?! Лечит он меня! На себя посмотри! Ты сам не в состоянии с людьми даже общаться нормально! Ты… ты ё… нутый на всю башку, слышишь? Кабинетная крыса, б… дь, которая решила, что она умнее всех! Посмотри на себя!
Рябцев снова толкнул Бегина в грудь. Что произошло дальше, он даже не понял. Бегин как-то умудрился перехватить его кисть и, обхватив своей ладонью большой палец Рябцева, вывернуть его в сторону и вниз. Боль пронзила запястье, и опер рухнул на колено.
– Еще раз так сделаешь, я сломаю тебе руку, – сказал Бегин.
После чего отпустил Рябцева. Потирая ноющее после выкручивания запястье, Рябцев с ненавистью посмотрел на Бегина.
– Мы выезжаем на авторынок, – как ни в чем не бывало, проронил Бегин. – Если ты с нами, сбор в отделе угонов.
И направился к двери. Рябцев, стиснув зубы, дождался, когда тот выйдет. После чего в приступе бессильной ярости схватил ни в чем не повинный стул и со всей силы швырнул его в дверь.
– Пошел ты!
– Ой, пап, смотри какая симпотная! Красненькая! – девушка, подволочившая к автомобилю своего угрюмого отца, была в восторге. – Ой, ступенька блестящая!
– Я худею, – выдал в эфир Головин. – Откуда у совершенно тупорылых людей деньги на тачку, мля? Я вот умный, а толку-то?
– По горшкам дежурный, – прохрипел голос кого-то из оперов. – Хорош уже эфир засирать. Мужики, отберите кто-нибудь у него рацию.
Вчерашний день прошел спокойно – судя по сводкам, на рынках, находящихся на территории Ворона, угонов зафиксировано не было. Если бы такое произошло, операцию можно было отменять, два дня подряд угонщики работать вряд ли будут. На второй день решено было выдвигаться на рынок в южной части Домодедово, у Каширского шоссе.
Сегодня в роли продавцы выступал опер по фамилии Ткачук. Вчерашний «продавец» Волгин сегодня был в группе прикрытия. Ткачук поставил красный «фольксваген» без номеров в крайнем ряду, самом ближнем к шоссе. На Каширке по обе стороны от рынка в обочине стояли машины оперативников, внимательно следящих за территорией авторазвала. Еще три машины с операми стояли вокруг авторынка: у ворот, за углом на стоянке и около павильонов с запчастями.
– Мне нравится! – восторгалась девушка, разглядывая машину зачарованными глазами. – Красненькая! Круто-круто-круто! Пап, тебе как?
Ее угрюмый отец не испытывал никакого восторга и выглядел смертельно уставшим от жизни человеком.
– Парень, какого года машина? Не битая? А с ценой как, уступишь?
– У меня и пальто красное есть! – радовалась и сияла девушка. – А красные туфли я куплю, помнишь, я в магазине видела? Помнишь? Пап?
– Лиза, триста тысяч – это дорого для нас. Вон, зеленая стоит. У тебя халат зеленый есть, так что пошли смотреть.
Против своей воли, половина оперов согнулась пополам от смеха, и радиоэфир заполонил хохот.
– Папаша красава! С такой дочкой, блин, респект мужику!
Бегин сидел в фургоне, который располагался в добрых 200 метрах от ворот авторынка, около двух прицепов от огромных грузовых фур. На мониторы выводилась картинка с передней и задней камер «фольксвагена».
В следующие полчаса мимо машины-ловушки крутились несколько человек, но с Ткачуком никто не заговаривал. Всех их фиксировали камеры. Затем словно из ниоткуда перед опером возник рябой парнишка. Он деловито открыл водительскую дверцу, заглянул в салон.
– Пробег там родной стоит?
– Само собой.
– Как капот открыть?
– А вон, ручка.
Рябой открыл крышку капота, принялся копаться внутри.
– Чё, не гнилая она у тебя?
– Да сам смотри. Машина как новая, вся кузовщина в идеальном состоянии.
– А хозяев сколько?
– Один хозяин. В ПТСке все есть. Машина не битая, не крашеная.
Рябой парнишка покивал, задал еще пару обычных вопросов, после чего мотнул головой:
– Ну ладно, я еще похожу, посмотрю.
– Дело твое.
Парнишка скрылся. Опера сидели на своих местах, со скучающим видом глазея на однообразную картину на рынке: толпа, машины, гул. Шахов со своей позиции видел весь проезд вдоль ряда, в котором стоял красный «фольксваген». Нахмурившись, он буркнул в рацию:
– Пацан сказал, что другие посмотрит. А сам-то слился сразу.
– Куда, заметил?
– Неа. Свалил и все.
– Если что, рожу мы записали. Записали же?
Техник в фургоне устало произнес ту же самую фразу, которую по какой-то причине, очень его раздражающей, опера постоянно требовали от него второй день подряд:
– Камеры работают как надо, пишем все.
***
Рябцев не принимал участие в операции. После стычки с Бегиным он видеть никого не хотел. Он спустился к машине и проторчал там несколько часов, глуша минералку из бутылки и куря одну самокрутку за другой. Сначала он перемывал косточки проклятому Бегину. Потом думал о Вике, которая никак не может угомониться. А ведь он ей доверял, пока она не наставила ему рога. При всем при этом сам Рябцев ни разу за годы их совместной жизни не дал ни малейшего, как он был уверен, повода усомниться в его верности. Так какого черта Вика как с цепи сорвалась? Что-то чувствует? Это выводило Рябцева из себя еще больше. Когда она спала с любовником под кодовым именем Вадим – все было, с ее точки зрения, правильно. Все шло, как надо, как должно быть. А сейчас в ней вдруг ревность взыграла. Двойные стандарты? Что-то явно не так с современными женщинами, угрюмо ворчал Рябцев, раз у них такие стандарты. Затем его мысли переключились на Ольгу, на Потапа и Ворона… И как-то незаметно для себя Рябцев вернулся к проклятиям в адрес Бегина.